В американских тюрьмах стартовали экспериментальные программы по воспитанию детей в стенах тюрьмы. Сторонники утверждают, что в них много пользы как для матерей, так и для детей. Так ли это на самом деле и как живут дети в российских колониях?
С ростом криминализации общества все острее встают вопросы улучшения тюремной системы. Многие из них остаются нерешенными. В частности, нет единого мнения о том, что делать с детьми, чьи матери забеременели незадолго до тюрьмы или во время отбывания срока. Стоит ли разрешать заключенным воспитывать детей, или лучше отдавать их на под опеку родственников или в специальные учреждения?
В США новорожденных детей забирают от матери в течение 48 часов после рождения и отдают их под опеку семьи заключенной или в приют.
Однако несколько лет назад была введена экспериментальная программа, по которой женщинам разрешено воспитывать детей в стенах тюрьмы.
Один из таких случаев - история Дестини Доуд, 22-летней заключенной декатурского коррекционного центра.
Как и большинство беременных женщин, родивших во время отбывания тюремного срока, Доуд должна была отдать новорожденного ребенка на воспитание родственникам.
Однако перед тем, как передать дочь своему отцу, Доуд узнала, что ей предоставили право выбора. Она могла вырастить Жайлин в стенах тюрьмы.
2 июня 2017 года Доуд с ребенком на руках пересекла забор с колючей проволокой и прошла в камеру, где стояла детская кроватка. Табличка на тяжелой стальной двери гласила: «Доуд:Y21214 Ребенок: Жайлин».
Сейчас декатурский коррекционный центр – единственный дом, который малышка видела в течение 11 месяцев своей жизни.
unsplash.com
Программы по воспитанию детей в тюрьме – редкость в Америке. Однако 8 штатов уже открыли подобные учреждения. Смелый эксперимент сейчас вызывает ожесточенные дебаты в обществе.
Сторонники говорят, что такие программы позволяют матерям выстроить важную раннюю связь с детьми, что благотворно влияет на здоровье детей и дает стимул матерям улучшить свою жизнь. Противники считают, что тюрьма – это неподходящее место для детей и что программы могут помешать неизбежному отдалению ребенка от матери, делая его впоследствии более болезненным.
Дестини Доуд и Жайнин - один из десятков экспериментальных случаев.
Сейчас Доуд столкнулась с необходимостью готовиться к возвращению к обычной семейной жизни. В 21 год она отбывает 12-летнее заключение за транспортировку метамфетамина через границу штата Иллинойс. Она лечится от наркозависимости и думает, как построить карьеру, имея только школьный диплом. Ей разрешено отправлять фотографии дочери отцу Жайнин, но он также находится в тюрьме.
Несмотря на это, Доуд говорит, что программа дала ее молодой семье спасательный трос, за который она пытается ухватиться. Доуд, чья собственная мать сидела в тюрьме, когда Дестини была ребенком, намерена сделать все, чтобы третье поколение ее семьи не оказалось за решеткой.
«Она напоминает мне, что у меня есть что-то потрясающее. Что-то, для чего стоит жить», - говорит Доуд, улыбаясь Жайлин в детской комнате Декатура.
Дети за решеткой
Детские комнаты в тюрьмах отличаются от остальных помещений. На стенах - цветные рисунки и портреты детей. Малыши смеются, играют, занимаются гимнастикой. Все это больше напоминает детский сад до того момента, когда охранники начинают обход.
Участницы подобных программ и их дети живут в блоке, который отделен от основного здания тюрьмы. Дом каждой мамы с ребенком - обычная камера, оборудованная детской кроваткой, пеленальным столиком и украшенная яркими картинками.
На камерах нет решеток и на женщин в этом крыле не надевают наручники, поскольку это может вызвать у детей стресс, даже у таких маленьких. Несмотря на это, безопасность остается главным приоритетом.
Камеры установлены над каждой детской кроваткой. Когда ребенок покидает свой блок, всем заключенным отдается приказ перестать двигаться и оставаться на своих местах. Детям разрешено играть за стенами тюрьмы во дворе, в который можно попасть из гимнастической комнаты.
Существуют строгие критерии по отбору участников программы. Женщины должны иметь не более одного нарушения тюремного режима, не связанного с насилием, и, как правило, быть приговорены не более чем к двум годам лишения свободы. Это делается для того, чтобы мать и ребенок не были разлучены и время, которое малыш проводит в тюрьме, приходилось на самые ранние годы. Хотя срок Доуд дольше, чем у большинства женщин в программе, ей могут разрешить провести его часть в наркологическом центре по месту жительства.
unsplash.com
В тюрьме есть специальные служащие, чтобы помогать матерям следить за детьми в течение дня, пока женщины посещают занятия, получают полезные навыки и проходят лечение от наркотической и алкогольной зависимости. К матерям относятся с пониманием, но в то же время не дают поблажек. Служащие контролируют процесс воспитания детей, чтобы женщины не допустили ошибок, так как обычно они не знают основ правильного воспитания. Под руководством волонтеров мамы играют с детьми, читают им книги и общаются.
В первую очередь, программа направлена на помощь заключенным в освоении базовых навыков материнства, поскольку в большинстве случаев их собственные матери ими не владели. Для того чтобы женщины не совершали повторных преступлений, у них должно быть что-то, что будет их останавливать, а именно, их связь с детьми. Смотрители центра дают женщинам инструменты, которые позволят им стать успешными.
Ситуация в России
По данным Федеральной службы исполнения наказаний на 1 мая 2018 года в России в исправительных учреждениях находится 47 502 женщин. При женских колониях имеется 13 домов ребенка: в Мордовии, Москве, Нижнем Новгороде, Саратове, Владимире, Кемерове, Ростовской области, Красноярском крае. В них находится 525 детей. В этих учреждениях проживают беременные женщины и мамы с детьми до трех лет.
Согласно уголовно-исполнительному кодексу, они работают по следующим правилам:
- В доме ребенка могут находиться дети до 3 лет. Матери имеют право общаться с ними в любое свободное от работы время. Также возможно совместное проживание.
- Когда детям исполняется 3 года, то с согласия матери они могут быть переданы на воспитание родственникам или в государственные учреждения.
- Если ребенку исполнилось 3 года, а матери до конца исправительного срока остается меньше года, то срок пребывания ребенка в доме ребенка могут продлить.
- Осужденным беременным женщинам оказывается вся необходимая медицинская помощь.
Однако на практике, эти правила не всегда соблюдаются, отмечают правозащитники.
Фигурантка дела ЮКОСа Светлана Бахмина, которая провела 2, 5 года в колонии отмечала, что жизнь беременных женщин и женщин с маленькими детьми в российских колониях сложная. Беременность не дает им поблажек. Они так же следуют режиму и работают наравне с другими заключенными вплоть до рождения ребенка. Гинеколог приходит в колонию раз в месяц и берет общие анализы. Роды у женщин принимают в наручниках, а ребенка забирают спустя несколько часов после рождения. В течение двух месяцев мать может жить с малышом в доме малютки, затем она должна вернуться к обычному распорядку дня. В результате, материнские чувства ослабевают и женщинам становится сложнее вернуться к обычной жизни, отмечают психологи.
В качестве эксперимента в некоторых российских колониях были введены камеры совместного проживания, но их мало и чтобы получить место, необходимо быть на хорошем счету у администрации.
В начале 2017 года была утверждена дорожная карта , которая предусматривает совместное проживание всех заключенных матерей с детьми к 2021 году.
Также планируется смягчение наказаний для женщин с детьми и даже замену их на общественно полезные работы.
Наталия Кудрявцева — настоящая блондинка, у которой большое сердце и активная гражданская позиция. Занятия хореографией и боксом выковали у нее сильный характер и целеустремленность. Именно эти качества помогли Наталии пробить бюрократическую стену и стать опекуном трехлетней Юли Беловой, которая родилась в тюрьме.
Юлю я забирала из женской зоны ИК-2 (поселок Явас, Мордовия) по акту приема-передачи. Ее мама, Анна Белова, едва сдерживала слезы, когда его подписывала. 21 сентября 2012 года я стала временным опекуном трехлетней девочки, которая ни разу в жизни не выходила за пределы ИК-2. Она все три года своей жизни отбывала наказание за преступление, которого не совершала.
Когда мы сели в машину и поехали в сторону Москвы, Юля таращила удивленные голубые глазища, рассматривая мир, который проносился мимо нее. И который она видела впервые. По дороге ее немного укачало — с непривычки. Мы притормозили у обочины. Мимо нас медленно передвигалось стадо коров. Юля распахнула глаза и хриплым басом вдруг сказала: «Собаки!» — указывая на парнокопытных. Мы засмеялись. Объяснили ей, что это коровы. А потом я поняла, почему она перепутала одних с другими. На зоне, где она прожила всю свою маленькую жизнь, других животных, кроме собак, нет.
«Анатомия любви»
Взять Юлю я решила сразу после того, как посмотрела документальный фильм Натальи Кадыровой «Анатомия любви». Он о детях, рожденных в тюрьме. Увидела я его в конце апреля, на показе, устроенном «Русью сидящей» (Общественное движение, которое юридически и материально помогает неправомерно и несправедливо осужденным и их близким. — Прим. «ДО».) в одном из московских клубов. У меня в социальной сети Facebook много друзей из этой организации, и однажды у одного из них я увидела анонс фильма «Анатомия любви». Мне захотелось посмотреть. Я даже не могу себе объяснить, почему пошла на киносеанс.
Рожденные за решеткой
В тот вечер в клуб пришло много народу. Я была с подругой и не подозревала, какую роль сыграет в моей жизни этот фильм. Как оказалось, и не только в моей…
В ленте рассказывалось о том, как живут женщины, которые попали в заключение беременными. Как они рожают в больнице, прикованные наручниками к кровати. После родов их тут же везут в тюрьму в сопровождении охраны. А детей оставляют на попечение врачей. Потом ребенок поступает в так называемый дом ребенка при исправительной колонии, где находится его мать. Он (дом ребенка) почти ничем не отличается от тюрьмы. Дети также не имеют права выходить за пределы зоны, как и их матери. При этом с мамой ребенок может видеться по часу в день. Если разрешит администрация исправительного учреждения.
Когда ребенку исполнится три года, его передают в детский дом…
В России ежегодно в тюрьмах рождается около 800 детей. В дальнейшем дети проживают в домах ребенка при женских колониях. Примерно половина из них после достижения трех лет отправляют в детский дом. Попавший в детский дом малыш теряет последнюю связь с матерью. Очень часто он остается в детском доме до своего совершеннолетия. Модель поведения ребенка из детского дома необратимо меняется и в подавляющем большинстве случаев детдомовские дети становятся либо малолетними преступниками, либо кончают жизнь самоубийством. Нормальная жизнь в обществе для большинства таких детей — недостижимая мечта. Программа «Тюремные дети» создана для помощи детям и матерям, оказавшимся в этой ситуации. Программа помогает найти ребенку опекунскую (фостерную) семью и способствует в дальнейшем воссоединении родной мамы и ребенка. «Тюремные дети» является негосударственной волонтерской и благотворительной организацией.
Эксперимент
В России есть две женские зоны, где в качестве эксперимента построены корпуса с комнатами для совместного проживания матери и ребенка. В одной из таких колоний и оказалась Анна Белова, мама нашей Юли. Режиссер Наталья Кадырова договорилась с администрацией ИК-2, что героиня фильма «Анатомия любви», которую выберет съемочная группа, сможет прожить со своим ребенком год в одной из таких комнат.
Анна не была на хорошем счету у администрации ИК, поэтому виделась с дочкой от случая к случаю. Но по настоянию режиссера именно она стала одной из главных героинь «Анатомии любви». Первые дни мать и дочь, которой к тому моменту исполнилось год или полтора и она только-только научилась ходить, почти не общались. Их поселили вместе. И кинокамера фиксировала их ежедневную жизнь. Сначала было ужасное ощущение, что перед нами чужие люди. Этот эксперимент длился год. Но к его концу было уже понятно, что перед нами настоящие мама и дочь…
Аня Белова
Эта хрупкая и невысокая (1,52 м) 27-летняя женщина сидит за непредумышленное убийство. Будучи беременной, она на вечеринке пыталась отбиться от назойливых ухаживаний нетрезвого мужчины. Она неудачно толкнула его… В результате падения он умер. А ее осудили на 10 лет. Сейчас, когда юристы «Руси сидящей» изучают дело Анны Беловой, выяснилось, что местные полицейские повесили на нее еще несколько дел. Помимо прочего, ее обвинили в том, что она в одиночку плечом выбила железную дверь и совершила кражу — вынесла из квартиры видеотехнику. За это Анне добавили еще пять лет.
«Русь сидящая» сейчас занимается тем, чтобы как можно скорее вытащить Юлину маму из тюрьмы.
Когда Анна выйдет на свободу, государство ей выдаст 700 рублей. И все. А чтобы забрать ребенка из детского дома, ей нужно будет устроиться на работу и снять подходящее жилье, которое будет одобрено представителями местных органов опеки. Вопрос в том, возникнет ли тогда у Анны желание забрать Юлю?
Серьезное решение
Фильм закончился. Члены съемочной группы объяснили, что, когда съемки были завершены и кинематографисты уехали в Москву, администрация ИК приняла решение снова разделить мать и дочь Беловых.
И я вдруг с ужасающей ясностью поняла, что ребенок опять остался без матери. Хотя известно, что на тот момент в той зоне были свободные комнаты для совместного проживания мамы и девочки.
С ними обошлись так, как будто Анна и Юля — вещи. Захотели — дали маме дочку, не захотели — отобрали. Я понимала: еще чуть-чуть, и Юлю отправят в детский дом. Я тогда сказала своей подруге: «Хочу забрать Юлю». — «Подумай хорошенько», — ответила она мне.
Я подумала и начала действовать. Познакомилась с режиссером фильма, поговорила с Марией Ноэль. (Активистка «Руси сидящей». — Прим. «ДО».) Выяснила, как можно сделать временную опеку над Юлей. Я с самого начала не хотела становиться ей мамой. Понимала, что рано или поздно Анна выйдет на свободу. И, возможно, захочет вернуть себе дочь…
Трудности с опекой
Я поехала в поселок Явас, чтобы встретиться с Анной. Ведь без ее согласия я не могла начать оформление документов на опекунство над ее дочерью. Аня меня выслушала, думала и дала свое согласие. Но это было только началом истории.
Дело в том, что сейчас у меня в опеке моя дальняя родственница, 13-летняя Наташа. Ее родители отказались от девочки, им не на что было содержать ее. Поэтому мы посовещались с моей мамой и решили забрать Наташу к нам домой. Это произошло 11 лет назад. Но до последнего времени я на нее опеку не оформила.
Я трижды ходила в органы опеки, и каждый раз после общения с чиновниками у меня опускались руки. Я злилась и отступала. В этом году, в феврале, Наташе исполнится 14 лет, ей надо будет получать паспорт и прописку. А тут еще история с Юлей, которую я хотела забрать из тюрьмы… В общем, решила оформить опеку сразу над обеими девочками. Это стоило мне времени и нервов. Но я добилась своего.
Отдельная история — общение с органами опеки в Явасе. Это же скандал — отдавать ребенка не родственникам, а чужим людям. Я показала чиновникам разрешение на опеку, которое мне подписала мама Юли, они ничуть не воодушивились. «Мама, говорите, разрешила? Да она в тюрьме сидит, кто ее будет спрашивать, — сказали мне. — Мы сейчас родственников девочки поищем». Нашли сестру и брата Анны, но им была безразлична судьба племянницы…
Так пять месяцев спустя к нашей московской квартире появилась Юля Белова.
Юля дома
Я привезла Юлю домой, и началась наша жизнь. В первые дни она не могла поймать мой взгляд, сфокусироваться на каком-то предмете. Она была вся в себе или ее взгляд блуждал где-то в пространстве.
Сейчас, спустя время, она стала гораздо спокойнее. Ей можно дать в руки книжку, и она ее не разорвет пополам, как было раньше. В первые дни я ужасно пугалась, когда Юля подходила к стенке и начинала биться о нее головой. Буквально. Когда я пыталась отвести ее от стены, становилось еще хуже — она громко протестовала. Тогда я стала подставлять руку, оберегая ее голову от ударов.
А как она плакала, сжимая ладошками уши, когда мы ее купали первый раз. Сейчас она полюбила воду и уже не рыдает безутешно от купаний. Она хорошо ест, обожает глазированные сырки и шоколад. Теперь дома у меня есть стратегический запас того и другого. Но при ее невероятном аппетите она остается очень маленькой худышкой. Все вещи с нее сваливаются.
Ангел из дома ребенка
Мы решили подарить Юле коляску для кукол. Утром, как только она проснулась, мы показали ей подарок. Она распахнула свои огромные голубые глаза и сказала: «Коляска, моя…» В этом было столько эмоций!
Раньше я много ездила как волонтер по детским домам. И видела, как там живут дети. Им всем не хватает внимания и ласки. Поэтому они становятся озлобленными и жестокими. Когда мы привозили детдомовским детям подарки, они их брали с удовольствием, но ни один не поблагодарил нас. Думаю, дело не в том, что дети неблагодарны. Просто им это чувство незнакомо…
Сейчас Юля привыкает к тому, что у нее появились собственные вещи. Ведь в доме ребенка в тюрьме не было ничего, что бы принадлежало только ей. Она с игрушечной коляской, которую мы ей подарили, не расстается уже несколько недель.
Я поняла также, что нельзя ничего у Юли отнимать. Первое время, когда мы пытались что-то забрать у нее, девочка бросалась на пол в истерике, кричала, топала ножками, пыталась сорвать сандалики… Мы пришли к выводу: даже если то, что Юля схватила, представляет для нее опасность, надо дать ей возможность походить с этой вещью. Она, например, почему-то любит надевать на голову полиэтиленовые пакеты. Я даю Юле походить так какое-то время и потом, когда вижу, что пакет ей наскучил, отвлекаю ее, переключая внимание на что-то другое, снимаю с нее пакет и незаметно убираю его.
Аня, мама Юли, регулярно нам звонит из тюрьмы. Она плачет, скучает по дочке. Это хорошо. Это значит, что у нее сохранился материнский инстинкт. В первые дни после нашего с Юлей отъезда она в телефонном разговоре призналась: «Мне тяжело без Юли». Но она понимает, что дочке с нами лучше, чем в тюрьме.
Я с нетерпением жду, когда у Юли отрастут волосы и мы избавимся от этой детдомовской стрижки. И станет наш ангел из дома ребенка обычной домашней девочкой…
Вадим родился в тюрьме в Челябинске. Мама отбывала срок за хранение наркотиков. В этой колонии, как и еще в 9 других в разных регионах (а всего в нашей стране 35 колоний для женщин), на территории находится отдельное здание – тюремный дом ребенка. Мальчик достиг трехлетнего возраста раньше, чем мама отбыла свой срок наказания, и из тюрьмы, как положено по закону, был переведен в один из Челябинских детских домов. Малыш рос и развивался вполне по возрасту, но через два года учреждение расформировали, и Вадим оказался в другом детском доме, где, как новенький подвергся дедовщине и в результате получил тяжелую травму головы. Вскоре воспитатели заметили задержку в развитии ребенка и он был переведен в интернат для детей с заболеваниями 8-го вида.
Когда Вадиму было 5 лет, объявилась его мама, которая, посмотрев на мальчика, сказала: “Какой-то он глупенький на вид”, немного поиграла с ребенком, но после этого её больше никто не видел. Еще долгие годы Вадик писал маме письма, на которые не получал ответов. По окончании интерната Вадим, как и остальные выпускники, выучился на слесаря, получил квартиру, но решительно не понимал, что делать дальше со своей жизнью.
Где сейчас мама Вадима мы не знаем, не знаем также как получилось, что этой женщине пришлось рожать в тюрьме, но нам известно, почему очень многие женщины-заключенные намеренно пытаются забеременеть и родить во время срока лишения свободы.
У нашего фонда в попечении 5 учреждений в районе города Вольск, немало детей в них имеют мам, отбывающих наказания за различные преступления. Здесь в Вольском районе есть колония для женщин, не строгого режима, а обычная, где женщины сидят в основном за наркотики и воровство. После психологической диагностики заключенных делят на отряды: кого-то в прачечную, кого-то – в столовую, кого-то в швейный цех шить варежки и армейскую форму. Если женщина хорошо себя ведет, в качестве поощрения может получить с законным супругом свидание “семейного типа”, то есть в отдельной “квартире”. Супруг приезжает, привозит продукты, проходит досмотр, и пара остается наедине. Во время таких свиданий многие заключенные стараются забеременить. Для нас, людей на свободе, сама мысль рожать ребенка в тюрьме кажется безумием. Но у заключенных есть свои причины этого добиваться.
Если женщине удалось зачать ребенка, она получает шанс на очень многие изменения в условиях ее содержания. В зависимости от тяжести статьи, по которой осудили заключённую, есть система поблажек и послаблений режима: улучшенное питание и больше прогулок (назначается не в каждой тюрьме), освобождение от тяжелых работ или сокращение времени работы, а также право на УДО - заветное условно-досрочное освобождение, если срок окончания заключения уже близок.
Мамы не скрывают, что ребенок сам по себе им особенно не нужен, хотя бывают и исключения. Но они крайне редки. После родов, на которые роженицу отвозят с двумя конвоирами в “Автозаке”, женщина получает дополнительное свободное время на кормление ребенка по часам, продолжает получать особое питание, а затем может посещать его в специально отведенном под детский сад помещении на территории колонии по графику, установленному учреждением. Далеко не во всех колониях мамы могут видеть своих детей до трех лет. Там, где нет помещения под деткий сад, сразу после родов ребенок попадает в больницу и затем в дом ребенка.
В нянечки берут заключенных по нетяжким статьям или с малым остаточным сроком пребывания в тюрьме. Сейчас в тюрьме находятся 500 женщин и 50 детей, то есть во время заключения родила каждая десятая (если не считать детей, которых по достижению 3-х-летнего возраста уже перевели в ближайший детский дом, а мама продолжает сидеть).
Большую часть времени дети проводят с нянечками и персоналом, много смотрят телевизор, плохо говорят. В одном из наших ближайших детских домов мы даже специально наняли логопеда для занятий с мальчиками, выросшими в тюрьме - они почти не разговаривали и в 5 лет.
Для того, чтобы накормить детей, которые питаются уже обычной едой, а не молоком, используется две схемы. Либо детей по очереди сажают на стульчик для кормления, привязывают руки и раз в 10 секунд кладут ему в рот кашу, либо сажают сразу всей группой и по очереди дают по одной ложке еду. Так же впрочем кормят и в обычных (не тюремных) домах ребенка. Понятно, что воспитателей не хватит, чтобы накормить каждого, как домашнего ребенка - с уговорами, сказками, прибаутками. Но именно после таких схем кормления, а также после еды по часам (завтрак, обед, ужин), когда не можешь поесть, когда тебе этого хочется и того, что хочется, а приходится есть то, что сегодня в столовой дают, и развиваются пищевые нарушения у воспитанников детских домов. И это несмотря на то, что качество и вкус еды в детских домах в России сейчас везде на довольно хорошем уровне. Еда становится желанной отрадой, попадая в приемную семью или уже после выпуска из детского дома, дети не могут наесться и часто съедают больше, чем нужно. Один из наших знакомых выпускников, у которого жизнь к счастью сложилась вполне успешно, вспоминает, что главное чувство, которое помнит в детстве – это постоянный голод.
Не каждой забеременевшей женщине удается родить, условия в тюрьме все же не лучшие для беременности, случаются и выкидыши и осложнения. Тем не менее здоровье у всех малышей, родившихся в колонии, по понятным причинам изначально очень слабое.
Дальнейшая судьба детей, родившихся в тюрьме, складывается по одному из четырех сценариев. Чаще всего ребенок маме не нужен, и она его не забирает, даже когда освобождается. А если ее срок освобождения не близок, ребенок может почти все детство провести в учреждениях. Если ко всему прочему она и отказ от него не пишет, то шанс ребенка попасть в приемную семью близок к нулю. Эти дети настоящие заложники сложившейся системы. Юридически, в отличии от своих мам, которые отвечают за совершенные преступления, они свободные граждане, но фактически являются такими же несвободными, как и их родительницы. Второй вариант крайне редок – когда папа забирает и воспитывает ребенка, пока мать продолжает отбывать свой срок. Третий, еще более редкий, когда мама все-таки после выхода из тюрьмы забирает ребенка. Но зная, что наши российские бывшие заключенные почти в 90% случаев не адаптируются к нормальной жизни, судьба таких детей также складывается непросто. Четвертый сценарий разворачивается, если мама написала отказ от ребенка, он воспитывается в детском учреждении и имеет статус “под усыновление”. Такого ребенка могут забрать в приемную семью. Какой из сценариев является самым благоприятным сказать довольно сложно. Каждому ребенку в идеале нужна его кровная мама, но уж если эта мама таковою быть не хочет, оптимально, если такого малыша действительно усыновят.
Судьба Вадима из Челябинска, который так и не дождался свою маму и не попал в приемную семью, который прошел все стадии этой системы – от дома ребенка до трех лет, неофициального отказа матери, всего детства в учреждении, выпуска из него, получения образования не по своему призванию, а с общим потоком, в итоге по счастью сложилась довольно хорошо. Вадим попал на работу к очень хорошему человеку Алексею, который стал ему если не отцом, то точно старшим наставником. Алексей подсказывал Вадиму как ему развиваться профессионально, стал ему настоящим другом, помогал в самых разных ситуациях. Сейчас Вадим по прежнему работает у Алексея, женился, воспитывает двух детей. Но увы так складывается жизнь единиц детей, родившихся в тюрьмах. И лишь потому, что роды для большинства заключенных женщин – это лишь способ сделать свою непростую жизнь в колонии немного легче.
Мария Ноэль - российский журналист, правозащитник, автор проекта «Тюремные дети», женщина, которой самой пришлось выносить ребёнка находясь в СИЗО, а после - растить его в исправительной колонии: «Меня арестовали, как и многих тогда, по «заказу», и всё, что произошло дальше, было для меня полной неожиданностью, как и сама беременность». Мария Ноэль рассказала KYKY, с чем столкнётся беременная женщина, а после – молодая мать, получившая новый социальный статус - заключенная.
KYKY: На каком сроке беременности вы оказались в СИЗО?
Мария Ноэль: На пятом месяце. Вадик – мой третий ребёнок, и забеременела я каким-то чудом. За несколько лет до этого перенесла тяжёлый инсульт, и такие беременности, как моя, требуют большой осторожности. Естественно, руководство СИЗО и врачи понимали это. Ни моя смерть, ни смерть моего ребёнка им были не на руку. Они писали ходатайства в суд, пытались мне помочь. На самом деле, они, конечно, пытались помочь себе избавиться от лишних трудностей… Первое, с чего началась моя «новая жизнь» - издевательства со стороны конвоя. Нет, не физические, а эмоциональные. Я наслушалась разных вариаций на эту тему «надо было думать, когда совершала преступление», «ты ж понимала, что ты делаешь», «мамаша», ну, и так далее. Живот уже был хорошо заметен, и сам факт беременности был постоянным предметом насмешек. Так было не только со мной, это практика общепринятая: «пожурить». Все виды унижения, пожалуй, были опробованы. Я впервые столкнулась с таким отношением к женщине в целом, и в частности, к беременной. Это был шок, я всё время рыдала, а они (конвой) всё время ржали с меня.
Фотографии: Виктория Ивлева
KYKY: Ржали?
М. Н.: Понимаете, это может, странно прозвучит, но они (администрация исправительных учреждений, сотрудники системы ФСИН – прим. KYKY) неплохо относятся к детям. Что-то вроде «я бабушка - я справилась лучше». И отношение к узницам – как к несостоявшимся женщинам, таким «неприкаянным детям». Если женщина ждёт ребёнка, находясь в местах лишения свободы, этой беременности очень быстро найдут объяснение: выгода, глупость, всё, что угодно, кроме того, что этого ребёнка вы любите и ждёте. Никто не будет за вас радоваться, никто не будет вам сочувствовать. Всё, что у вас теперь есть, - вы и ребёнок, плюс те люди, которые вас ждут на воле. Единственное, что можно и нужно сделать – это понять «правила игры», а они есть. В 2011 году мы составили своеобразное пособие по беременности в СИЗО , к прочтению, что называется, рекомендовано.
Перекос в отношении к женщине связан с очень кондовой точкой зрения, советской. Уже больше 60 лет дети в местах лишения свободы содержатся отдельно от мам. Их изолируют, объясняя это «необходимостью», чтобы уберечь от «непутёвых матерей».
У нас очень длинная история, которая берёт своё начало ещё со времен ГУЛАГа. Несмотря на то, что сейчас в лагерях есть много изменений в лучшую сторону, и в целом нельзя сказать, что женщин держат совсем уж за скот, тем не менее, на подсознательном уровне система живёт традициями ГУЛАГа. Мы пережили колоссальное «расчеловечивание», а такие вещи не проходят бесследно.
KYKY: Вы рожали в тюремной больнице?
На эту тему: «Мы все – спецконтингент». Откровения осужденногоМ. Н.: Я - нет. У меня было кесарево сечение, и меня оперировал один из лучших врачей Уфы. У меня амбивалентные чувства к тому, что произошло. После родов с нами в одной палате 24 часа в сутки находилось три человека из конвоя… Через какое-то время эти люди перестают восприниматься как чужие. Они не родные, не друзья, но ты их знаешь, привыкаешь… Опять же, моя история – не правило и не исключение. Когда конвоя для сопровождения не хватает, женщин, бывает, пристегивают наручниками к родильному столу. Бывает, этапируют на первые сутки после родов, а ребёнок - как свободный человек – либо находится в роддоме положенный ему срок, если нужно обследование, либо, что чаще, отправляется с матерью в СИЗО. Ниточка и связь рвется очень тихо и незаметно. Постепенно ребёнка отдаляют от мамы. Женщина, родившая в тюрьме, всё время должна доказывать своё право быть матерью. Получив приговор (или даже раньше, оказавшись подследственной), ты точно так же тихо и незаметно перестаёшь быть частью «большого мира» и начинаешь жить порядками и уставами «маленького города», где всё зависит от администрации, а от тебя не зависит ничего.
KYKY : Каков стандартный порядок действий после родов?
М. Н.: Ребёнок и мама возвращаются туда, откуда прибыли в роддом. Вместе либо по отдельности. Если маму ожидает этап, её этапируют вместе с грудным ребёнком в пресловутом «столыпинском» вагоне. По прибытии в исправительную колонию ребёнка помещают в Дом ребёнка, который находится на территории колонии (в городе Хабаровск он находится за территорией). Мама имеет право видеться с ребёнком в свободное от работы время. Сама она содержится в тех же условиях, что и другие заключённые. Ребёнок содержится в колонии до трёх лет. Если маме осталось сидеть год или меньше, то пребывание ребёнка могут продлить и до 4-х лет. Если маме сидеть ещё долго, а ребёнка некому из родных забрать, он отправляется в детский дом. Многие такие мамы и дети больше никогда в жизни не встретятся. Некоторые заберут своих детей из детских домов, и их процент тоже невелик. Единицы уедут из зоны вместе с мамами и больше никогда туда не вернутся.
KYKY: Сколько часов в день мама может провести с ребёнком?
М. Н.: Закон гласит, что в свободное от работы время. А если мамочка не работает? У нас весь отряд некоторое время не работал, и нечем было заняться, кроме «вышивания» или бесконечной «уборки территории», и всё равно - два часа утром и два вечером. А дети – очень маленькие. От рождения до трех лет – тот возраст, когда мама нужна почти круглосуточно. Здесь возникает следующая проблема: у женщины в стрессе, которая никогда раньше не рожала, процесс материнской любви может просто не запуститься как механизм. Любовь - это ведь тоже своего рода процесс. Я не могу сказать, что женщины, которые находятся «там» – совершенно обычные мамы. Нет, им действительно нужна помощь извне.
Я часто слышу даже от правозащитников определение «женщина сложной судьбы» или «да она всё равно сядет» - сарказм такой. Да, это женщины, столкнувшиеся со сложностями. И что теперь? Вывести в чистое поле и «выжечь огнемётами»?
Не каждая узница, имеющая ребёнка, осознаёт себя матерью. Однако неправильно приводить как аргумент привычки (например, курение): «Да какая она мать, вон курит!». Это просто глупости. В зоне курят все или почти все, потому что курение - не просто привычка, но и способ коммуникации, и «универсальная валюта». Нужно говорить не об этом. Нужно говорить о милосердии, а такое слово, к сожалению, встречается всё реже и реже.
На эту тему:
Мама, почему ты такая сука? Психотерапевт о созависимости
KYKY: А мама может, например, устроиться нянечкой туда, где содержится ее ребёнок?
М. Н.: Теоретически - да. Я сначала работала няней, а затем стала вести музыкальные занятия. Практически весь персонал, который работает с детьми – это люди «с воли». Нянь набирают из числа заключённых. Как правило, по принципу «неконфликтности» с администрацией, а совсем не по принципу наличия либо отсутствия ребёнка.
KYKY: Это привилегия?
М. Н.: Это хорошие условия, пусть денег и не платят как за работу на «промке». Работа няней у отряда «мамочек» приравнивалась к общественным работам и не оплачивалась. Зато там можно было питаться вместе, если оставалось что-то из продуктов, хотя если об этом узнают - накажут. Детей кормят гораздо лучше, чем узниц. За время моего пребывания только несколько раз были перебои с детской едой, и пока её не завезли в лагерь, у детей несколько дней были перловка и суп на тушёнке. Многие обвиняют тех, кто идёт работать с детьми, за якобы поиск хороших условий. Там есть душ. Да, ужасный и страшный, но это горячая вода. Ты можешь помыться горячей водой два раза в день. Сравните с «баней» раз в неделю. Опять же, в разных колониях и условия разные. Мама, находящая в местах лишения свободы, не особенно может влиять на что-то, касающееся ребёнка, и всё же она обязательно должна эта делать. При этом важно стараться иметь опрятный вид и не терять адекватность.
KYKY: А как администрация реагирует на тех, кто пытается бороться за права собственных детей?
М. Н.: У меня лично была очень странная ситуация: я в полном шоке, но при этом совершенно не «молчащая». Если мне что-то не нравилось - говорила. Ну а когда кормящая мать объявляет голодовку, это совсем трэш. Как только ты начинаешь бороться за права ребёнка - тебе сразу же объявляют «злостное нарушение». У меня таких было 14 или 15.
Особенно смешно сейчас говорить об этих нарушениях, учитывая, что я освободилась по УДО (условно-досрочное освобождение – прим. KYKY) , понимаете да? Все нарушения и поощрения, да вообще всё – в руках администрации. Первому начмеду (потом сменился руководящий состав), который в нашей колонии отвечал за то, как содержатся дети и что едят, было много лет. Он пил, и в принципе, ему всё было безразлично.
KYKY: Какова, на ваш взгляд, самая важная проблема, с которой сталкиваются женщины после освобождения?
М. Н.: Ресоциализация. Женщина выходит – и понятия не имеет, как жить в этом мире, куда идти. Многие за время отсидки забывают, извините, как еда готовится. Многие не забирают детей именно потому, что уверены в собственной несостоятельности, считают, что не смогут позаботиться о ребёнке. А для общества они уже не люди. Нет, не люди второго сорта, а именно – не люди. Ведь в лагеря отправляют, образно говоря, чтобы «сжечь» личность. Нужно об этом писать, говорить, показывать, если мы говорим вообще о гуманизме.
На эту тему:
Работа без профессии. Болезнь без диагноза. Дайте детям с аутизмом сделать Беларусь лучше!
KYKY: После показа фильма Натальи Кадыровой «Анатомия любви» и вашего проекта «Тюремные дети», как вы считаете, «лёд тронулся»?
М. Н.: Нам удалось переломить точку зрения ФСИН России на совместное проживание матерей и детей. Понятно, что всё происходит не так быстро, но происходит. Мы с Натальей Кадыровой не были знакомы до того, как появился фильм. Я занималась проектом, а Наташа в это время уже снимала это кино. Я сначала была настроена скептически, типа: ну, ещё одно кино. Всё оказалось не так. Фильм важный, программный, что называется. После его выхода нам начали писать и звонить люди. Спустя год фильм показали на Первом канале. Да, не в прайм-тайм, а ночью, но всё таки показали.
KYKY: Сколько вашему сыну сейчас?
М. Н.: Вадику 11 лет. Мы живём сейчас жизнь, очень далёкую от той. И всё же… Душа после зоны - это выжженное поле. Тем более, женская. У всех разные сложности: кто-то не может найти человека в жизни, близость с мужчиной отходит на второй план. Кто-то снова совершает преступление, просто потому, что попадает назад «в среду» или просто не находит себе места «вне зоны». У нас система мест лишения свободы - это другая эпоха, жизнь, оторванная от большого мира. И назад многие возвращаются. Они выходят и не знают, что им делать в жизни.
KYKY: А сегодня в России кто-нибудь реально занимается помощью женщинам из мест лишения свободы?
М. Н. : Есть движение «Русь Сидящая» (основатель и исполнительный директор фонда «Русь Сидящая» – Ольга Романова, российская журналистка, лауреат премии ТЭФИ, жена осужденного в 2008 году бизнесмена Алексея Козлова – прим. KYKY ) . Фонд занимается помощью в том числе женщинам после освобождения. Важно понять, что это точно такие же люди: им нужно есть, чистить зубы, иметь доступ к медицинской помощи… А самая простая реакция со стороны общества – «сама виновата». Всё, точка. Я глубоко убеждена, что если женщину пересадить из одной почвы в другую, она способна корни пустить: и дом, и дети – всё будет. Я такие примеры знаю. Позиция «сама виновата, сама и отвечай» – по-настоящему асоциальна.
KYKY: О чём вспоминать страшнее всего? Из «той жизни» в зоне?
М. Н.: Есть вещи, которые ты будешь переосмысливать столько, сколько живёшь. Самое страшное - смерть. За время моей жизни в лагере я стала невольным свидетелем того, как оборвались две жизни: неожиданно, непостижимо. Смерть женщины и смерть ребёнка. Я пишу книгу. Переписываю, думаю вот уже десять лет, как об этом рассказывать. И есть вот такой отрывок:
На эту тему:
Ребенку нужен хотя бы один адекватный любящий взрослый рядом
Маленький город – книга о женской тюрьме, портреты и жизни героинь, несколько из тысяч и тысяч женщин, которые никому не нужны. Я попробовала описать их там – там, где жизнь стоит как болото, где, чтобы жить, недостаточно просто дышать, просто придумывать, как выжить. Где дети – новорожденные – средство манипуляций, а слова «радость» и «счастье» – вызывают усмешку. После которой они, с выжженной душой приходят в большую жизнь, становясь нашими соседями по миру. Жизнь в женской тюрьме страшная, душная и подчиняется неведомым людям законам.
Публикуя сейчас эти записки, я выполняю два обещания. Одно – уже умершей женщине, как памятник на её безымянной могиле, другое – матери погибшего ребенка. Остальные новеллы – исходя из собственной невозможности не писать об этом. Это трудно читать, судьбы женщин тюрьмы не вызывают сочувствия, чаще всего звучит разнообразных форм комментарий: «А что вы хотите, они преступницы, и тюрьма – не санаторий». И поскольку таких комментариев предостаточно, я в качестве эпиграфа взяла другой – тот, что у меня и, я очень на это надеюсь, у многих еще людей находит отклик и побуждает к мыслям, эмпатии, рефлексии. А у кого-то – к действиям. Это слова замечательного фотографа, много лет снимавшей женские тюрьмы, Виктории Ивлевой: «Я не могу заставить себя не жалеть их».
Наташа
Наташа пришла в отряд в положении. Провела в СИЗО пять месяцев. Даже странно, как медленно текли её дни во время следствия и суда. Обычно в делах, каким было её дело, все проходит быстро, без сучка и задоринки – месяц-другой, и «столыпин». Она была осуждена на два года за кражу. На воле у нее остался старший ребенок, а младшего она носила уже в тюрьме. Наташа была из небогатой семьи, дочерью очень добрых, но замученных бедностью людей. В их деревне и работать-то было негде. Что земля давала, то и ели. Пила смертно, конечно, не без того. В свои двадцать три года выглядела отвратительно. Видимо, жизнь не то что не казалась ей медом, а совсем была невыносимой.
Она была очень некрасивой. Беременность предполагает, что женщина хорошеет, даже в условиях несвободы. Но дитя внутри освещает и делает жизнь осмысленной не для всех – Наташа была из таких. Возможно, она стала бы даже хорошенькой – некрасивость необязательна при носе-картошке и маленьких глазах. Даже распухшие во время беременности дочерью губы после родов стали обычными полными губами молодой женщины. Наверное, всю красоту, как говорят в народе, забрала дочка.
На эту тему:
Знаете, у кого в Беларуси самая незавидная судьба? У тех, кто вынужден ухаживать за своими стариками
Но и роды не украсили Наташу. Она осталась прежней – с сальными волосами, которые были обесцвечены перед самой посадкой – это было видно по черным отросшим корням, нездоровым желтым цветом лица, прыщами. В маленьком городе нерях не любят. Не только те, кому неряшливость просто отвратительна, как факт. Не любят все, потому что спальня – одна на всех. Кровати стоят так близко друг к другу, что ты можешь почувствовать малейшую перемену в изменении запахов соседки. Именно поэтому здесь на вес золота дезодоранты и все косметические принадлежности, которые могут создать приятные обонятельные ощущения. Но откуда ей было их взять – эти достижения цивилизации, которые здесь можно только получить от родных, купить в лавке или обменять на что-то.
Наташа потом приспособилась – стирала белье, помогала мыть полы. Но до этого прошло столько мучительных для нее дней. Никто не хотел подходить к ней близко. Никто не хотел сидеть с ней за одним столом. Никто не хотел с ней даже говорить. От Наташи всегда шел какой-то запах. Сложно было понять, на что он похож – настолько он был неприятным, отвратительным. Каким-то жутким. Никто и не собирался диагностировать «что это», нет, желающих не было. Взять пахнущую женщину в товарки, помощницы – ну, знаете ли. Так, как орали на Наташу, как её гнали отовсюду – на моей памяти за все два года больше не было ни разу. Только разве что стукачка Оксана получала такую же долю пинков и остракизма.
И тут за дело взялась Стелла – завхоз на зависть всей зоне. Высокая, толстая, властная. Облагородить неопрятную девушку – да-да! – входит в обязанности завхоза. Наверное, другие завхозы применяли более простые методы, чем Стелла, не выискивая сложных путей, добиваясь чистоты нерадивых обитательниц воплями, тумаками, публичным позором и написанными докладными в особо сложных случаях. Но Стелла не была таковой. Ей не была чужда человечность. Она даже была человеколюбива – несмотря на откушенное ею на воле ухо гражданского мужа.
Стелла взяла шефство над Наташей. Завхоз была терпелива. Она проверяла, выстояла ли Наташа очередь в умывальню утром, почистила ли зубы, дождалась ли свободного места в туалете вечером, чтобы совершить хотя бы частичное мытье из майонезного ведерка.
Впервые попадая в маленький город, все мы испытывали одну и ту же проблему, которая мучает всех без исключения. Как сходить в туалет или помыться в помещении, где находится больше, чем пять человек. Отсутствие перегородок, три или четыре унитаза – все это всегда является причиной многодневного, а у некоторых – многомесячного запора. Это называется стрессом новичка. У Наташи был весь букет. Из-за врожденной стеснительности и приобретенной запуганности она не могла заставить себя раздеться в присутствии других людей. Стелла помогла ей. Сначала она орала, ругалась, «чморила» Наташу, использовала, не мудрствуя, все привычные методы воздействия в группе. Пока однажды Наташа не вскинулась и не закричала:
– Я не могу дождаться своего места. Я занимаю, занимаю, а меня все время выгоняют! А потом «отбой», и когда мне мыться?!
И Стелла, подняв от изумления бровь, взяла Наташу за рукав, протащила по коридору, и, влетев в туалет, заорала:
– А ну, быстро подняла руку та, кто сейчас её выгнал!
Желающих сознаться не нашлось, зато мгновенно освободилось место среди плотно стоящих друг к другу двенадцати человек.
Теперь Наташин день начинался и заканчивался, как у всех. И наверное даже лучше, чем у многих. Стелла взяла Наташу «помогалкой». И если судить по настроению и чувству удовлетворения, получаемым от выполняемой работы, у Наташи-помогалки завхоза статус был повыше, чем у секретаря начальника колонии. Наташа стирала белье – свое и Стеллы настоящим порошком «Тайд», с ароматом альпийских лугов и в спокойной уверенности – она знала, что под навесом во дворе всегда есть свободная веревка для сушки. Наташа сушила его, зная, что его никто не украдет, иначе Стелла найдет вора и превратит его жизнь в ад, который не приснится даже самой распоследней «крысе».
Теперь у Наташи была еда. Она ела то же, что и завхоз. Из чувств благодарности и пре-данности она ела после принятия кушаний самой Стеллой и помыв за ней посуду. Наташа четко блюла «субординацию» – никогда не садилась за стол вместе с ней.
Прошло два месяца после Наташиных родов. Жизнь налаживалась, и вместе с этим закономерно приходили другие радости – от встреч с маленькой прехорошенькой дочкой на лице Наташи разливалось умиление. Только вот молоко быстро пропало, у многих приходящих на кормление по часам оно пропадало быстро. Но Наташа продолжала яростно сцеживаться, хотя смысла в этом не видели даже врачи Дома ребенка.
Когда через неделю исчезла последняя надежда, Наташа стала выполнять оставшиеся материнские обязанности по правилам маленького города – два часа в день на прогулке – с такой же тщательностью и пунктуальностью, как и те несколько дней, когда у нее было молоко и она кормила свою маленькую дочку. Её сильно поношенный бушлат – из старых, дряхлых, Стелла все собиралась справить ей новый, да так и не успела – был виден во время каждой прогулки – все положенные два часа утром и вечером. Подруг у нее не было, да она и не стремилась.
Теперь совсем никто не обращал на нее внимания. Лишь старались обойти, потому что запах был неистребим. Никто не заметил, как её увели однажды ночью в медсанчасть. Наташа не вернулась.
Мы все узнали, что она была там, когда однажды утром Стелла сказала, что Наташа сегодня ночью умерла. Что она три дня была в коме. Что очень мучилась, а везти в город никто не хотел – то ли боялись, что не довезут, то ли было недосуг. И у Стеллы – такой могущественной среди обитательниц, такой властной, твердой и жестокой – подрагивало правое верхнее веко – она не в силах была вызвать скорую, отправить Наташу в реанимацию – то была не её епархия. Можно было не сомневаться – если бы Стелла знала, что Наташа вот прямо сейчас корчится от боли, из её рта и носа выходит желчь – гепатит не щадит перед смертью – Стелла подняла бы на ноги все имеющееся начальство, все управление, да что там – весь город Челябинск – и Наташу бы спасли. Но глаз Стеллы дрожал, предательски сухим, лающим, четко поставленным голосом она говорила, что Наташу не смогли спасти. Глядя на нее, очевидно справляющуюся с волнением, я заплакала. Билась мысль: «Она жила рядом с нами и умирала. Она уже пахла смертью, а мы не догадывались и сворачивали с её дороги. Нам бы только знать...». Эта безвозвратность, невозможность вернуть хотя бы один из дней, отмотать все назад – не было бы сейчас такого душащего стыда за малодушие.
На эту тему:
Экскурсия в Новинки. За что пациенты ругают отечественную медицину
Стараясь не шуметь, я вышла из комнаты. Я шла и вспоминала, как справлялась с рвотными позывами, когда видела Наташину грязную форму – она только пришла в отряд, была с большим животом. Как ни разу не вызвалась помочь ей. Как молча слушала летевшие в её адрес насмешки и гневные слова, просто выходя в такие моменты в другое помещение. Я шла к дому ребенка, где осталась маленькая Наташина дочка, чтобы повидать её. Слезы текли и текли. Мне было невыносимо стыдно за все, чем я не помогла ей. Наверное, это был один из самых важных дней моей жизни в маленьком городе, потому что мне и сейчас за это стыдно.
В доме ребенка я уже много месяцев работала няней и вела «музыкальные» занятия, через КПП прошла беспрепятственно, нигде не задержавшись. «Вольная» няня первой группы вынесла Ксеню – двухмесячного человечка с самыми голубыми глазами, какие я только видела в жизни. Я спросила, могу ли я удочерить её? Няня грустно улыбаясь сказала, что я далеко не первая из жительниц, кто сегодня интересовался этим. И что, к сожалению, людям с судимостью детей удочерять или усыновлять нельзя. А так она бы отдала как минимум троим обратившимся сегодня. Няня унесла малышку, мы поплакали и разошлись. Вскоре пришло радостное известие. Наташину малышку приедет забирать бабушка – Наташина мама.
А Наташа лежала на периметре. На счастье администрации был крепчайший мороз. Морга в санчасти не было, и тела умерших клали в мешок и выносили на периметр – полосу под забором с колючей проволокой на границе маленького города и большой жизни. Там она и лежала – в мешке на скованной морозом земле – первые четыре дня после своей мучительной смерти, избавившей её от мучительной жизни.
Через четыре дня приехали долгожданные родственники малышки – мама и сестра Наташи. Глядя слезящимися глазами и убирая выскочившую прядку седых волос под черный платок очень сухой маленькой рукой, Наташина мама сказала руководителям:
– Я за внучкой приехала. Дочь забирать не буду. Вы уж похороните её сами. Мне не на что.
Наташа похоронена без креста и таблички. Фамилия не сохранилась, как и место её последнего упокоения. Эта новелла – вместо памятника.
Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter
Ежегодно у российских заключенных рождается около 450 малышей. Эти дети, едва появившись на свет, вынуждены разделить наказание своих матерей. Они отрезаны от качественной медицины и гуляют во дворах, где из-за отсутствия солнечного света даже трава не растет. побеседовала с Леонидом Агафоновым - правозащитником, руководителем проекта «Женщина, тюрьма, общество», автором петиции за освобождение из тюрем женщин, совершивших преступления средней тяжести, не связанные с насилием. Таких там, по его словам, около 67 процентов.
«Лента.ру»: На днях распоряжением женщинам и несовершеннолетним, находящимся в тюрьме, разрешили мыться вместо одного два раза в неделю. Государство постепенно становится гуманнее?
Леонид Агафонов: На самом деле там указано не менее двух раз в неделю, то есть можно хоть каждый день, но на практике тюремщики придерживаются минимальной планки, ссылаясь на то, что не обязаны делать больше. Я ответил на ваш вопрос?
К тому же одно дело на бумаге или в ходе проверки, а другое - будни. Вот, например, беременных выводят мыться. Там шесть душевых. Из них половина не работает. И они моются вдвоем-втроем в одной. Времени дается 15 минут. А еще нужно успеть постирать, потому что горячая вода есть только там. И вот одна мылится, другая споласкивается…
Сколько у нас беременных и уже родивших матерей сейчас в тюрьмах?
Точной цифры я вам не назову и потом объясню, почему. Всего в местах лишения свободы у нас весной было около 47 800 женщин. Три четверти из них - в возрасте от 20 до 35 лет, то есть в наиболее подходящем для вынашивания и рождения детей. Многие узнают, что беременны, уже в тюрьме.
Итак, начнем с того, как малыши попадают за решетку. Рожденные на воле вместе с мамой «загреметь» туда могут?
По закону женщину с ребенком до трех лет не разлучают, но на практике с детьми на руках с воли не берут. Есть только единичные случаи. Таких малышей обычно отправляют в дом ребенка. Даже родственникам затруднительно бывает взять их к себе. Должен быть определенный уровень дохода, подходящее жилье - есть целый перечень требований, включая требования к здоровью опекунов.
Был случай, когда бабушке отдали троих детей женщины, которой дали девять лет лишения свободы. Но такое происходит редко.
То есть вариант по сути один: когда в камеру попадает уже беременная женщина.
